Бок о бок с шашлычной, шипящей так сочно,
Киоск звукозаписи около Сочи.
И голос знакомый с хрипинкой несется,
И наглая надпись: "В продаже Высоцкий..."
Володя, ах, как тебя вдруг полюбили
Со стереомагами автомобили!
Толкнут прошашлыченным пальцем кассету --
И пой, даже если тебя уже нету.
Торгаш тебя ставит в игрушечке--"Ладе"
Со шлюхой, измазанной в шоколаде,
И цедит, чтобы не задремать за рулем:
"А ну--ка, Высоцкого мы крутанем".
Володя, как страшно мне адом и раем
Крутиться для тех, кого мы презираем.
Но, к счастью, магнитофоны
Не выкрадут наши предсмертные стоны.
Ты пел для студентов Москвы и Нью-Йорка,
Для части планеты, чье имя -- галерка.
И ты к приискателям на вертолете
Спустился и пел у костра на болоте.
Ты был полугамлет и получелкаш,
Тебя торгаши не отнимут - ты наш.
Киоск звукозаписи около пляжа...
Жизнь кончилась и началась распродажа.
Что так тихо кричу, а вокруг пустота,
сон от яви уже не могу отличить.
Эй, апостол, давай, закрывай ворота,
никого не впускай, на земле дай пожить.
Эту горечь тебе ни за что не понять,
там ведь в небе для вас херувимы поют.
Спрячь ключи от ворот, погоди отворять.
Ну зачем он вам там? Пусть другие войдут.
Но все кончено. Крик оборвался,
спазмой сжатое горло немеет.
Мир проснулся и не разрыдался,
видно, мир безнадежно болеет.
Что ж, помянем его, пусть наступит покой.
Мы устали рубцы до крови раздирать,
кулаками бить в грудь, захлебнувшись строкой,
а потом, похмелясь, все по-новой прощать.
Да и совесть смолчит, неуютно ей тут,
лишь заденет струну - испугавшись, замрет.
Где-то музы оркестрами сводными лгут,
только совесть в набат, словно колокол, бьет.
Перестроить охрипшую лиру
не хватило годов, слава Богу,
и надорванный голос по миру,
как войну, объявляет тревогу.
Все молчали, лишь струны не дали уснуть, -
где же ваши слова, где же ваши дела? -
в темноте, задрожав, пробивали нам путь,
а поводырем нам наша совесть была.
Уже каждый слова для себя подобрал,
только рта не раскрыть и не выплюнуть их.
Но нашелся чудак и за всех откричал,
и за всех отстрадал, да сорвался, затих.
Ах, как трудно болеть за Расею,
каждый крик - в сердце пуля шальная,
и рыдать, и смеяться над нею,
материться, шепча "Дорогая!"
Как хотелось писать о любви, о весне,
о прозрачных мечтах с голубым кораблем...
Но когда в душах хворь, - боль дрожит на струне.
Все же, морщась, - не мед - зелье горькое пьем.
Вот бы песню сложить, чтобы враз обо всем,
только сердце одно, да и жизнь коротка.
Почему ж, как струну, свои нервы мы рвем?
Знать, отступит болезнь, знать, цена велика.
Ах, как тошно от сладкой надежды,
век не наш - времена исцеленья.
Но меж прошлым и будущим между
в души брошены зерна сомненья.
Мне бы зубы сомкнуть, закусить бы губу
до кровавых молитв, до вопросов немых,
бросить к черту дела, да задуть в ту трубу,
созывая всех тех, кого нету в живых.
И - последний парад, и - по коням, вперед!
Пусть несется в сердцах сумасшедшая рать,
а стрела своего супостата найдет,
ведь ей право дано второй раз выбирать.
Не окончена времени повесть,
и ни племени нет, и ни рода,
лишь на совесть зарытая Совесть
на Ваганьково. Справа от входа.
Ностальгия: - Владимир Высоцкий "Разбойничья песня"
3532.53 
palama7 
